7 дней в июне - Страница 23

– …и премьер-министр Владимир Путин. О пробках в Москве мы поговорим через пять минут, а сейчас песня – мелодия была совершенно необычна и незнакома, негромкий мужской голос напевал завораживающие слова в непривычном ритме. Я схватил карандаш и начал записывать текст песни прямо на салфетке. Последние слова исчезли в грохоте помех. Потратив ещё полчаса на поиск этой радиостанции, я выключил радио.

После второй чашки кофе мне в голову пришла идея отправиться в кафе «Рейман», там часто собирались репортёры «Берлинер тагерблатт» и «Дойче альгемайне цайтунг», гораздо более осведомлённые, чем жучки из эмигрантского «Нового слова».

Быстро одевшись, я спустился по лестнице и, кивнув занимавшей свой ежедневный пост у окна, фрау Марте, вышел на улицу.

Война с Советским Союзом никак не отразилась на жизнь Берлина, парадно одетые пожилые пары неспешно возвращались домой с воскресной проповеди, запоздавший молочник медленно катил на своём фургоне, негромко звеня пустыми бутылками, а вдали проехал, увешанный рекламой двухэтажный автобус. Единственными признаками войны было обилие военных и отсутствие частных автомобилей на улицах.

На перекрёстке меня догнал Воробьянов, молодой активист РОВС, постоянно околачивавшийся при фон Лампе. Мы встречались с ним раньше в церкви, но мой отец был «деникинцем» и с «врангелевцами» я дела не имел. Поэтому мы с Воробьяниновым пересекались очень редко.

– Здравствуйте, Пётр! Вы уже слышали про войну? – запыхавшись, спросил он: – Это так здорово!

– Что же хорошего в том, что немцы напали на Россию, милостивый государь? – хмуро ответил я, не поздоровавшись.

– Ну что Вы, Гитлер наконец разгонит эту большевистскую сволочь, – глаза Воробьянинова горели огнём. – Алексей Александрович сегодня сказал, что придя вслед за германской армией, мы принесём свет свободы порабощённой комиссарами стране!

– Идиот, идти освобождать Россию на немецких штыках? Посмотри на них! – я показал рукой на колонну марширующих эсэсовцев. – Вы думаете, что они дадут вам власть? Даже не мечтайте! Прав генерал Деникин, а вы со своим дурацким лозунгом «Хоть с чёртом, но против большевиков», убирайтесь к этому самому чёрту! – я уже кричал.

– Предатель, большевик! Я всё расскажу Алексею Александровичу. Нас тысячи, а вас единицы! – голос Воробьянинова сорвался на фальцет, после он попытался ещё что-то произнести, но только беззвучно открывал рот.

Я отвернулся от него и пошёл к центру. Вдруг моё внимание привлёк необычный гул, это не было похоже на шум двигателя аэроплана, но я поднял голову. Высоко в небе блестела маленькая точка летательного аппарата, за которой тянулся шлейф дыма. Сперва мне показалось, что произошла катастрофа и двигатель загорелся, но ровный полёт аэроплана говорил об обратном. Проходившие мимо меня берлинцы не обращали внимание на небо, оно их не интересовало, если не было сигналов воздушной тревоги. Постояв минуту, я продолжил свой путь к Курфюрстендамм. На Кудамме людей было намного больше, прохожие собирались у радиоточек в ожидании экстренных сообщений, но по радио передавали только марши.

В кафе было на удивление пусто и никто не мог поделиться со мной новостями. Мне пришлось заказать у кёльнера чашечку кофе. Он здесь был натуральный, со сливками, но очень дорогой. Приготовившись растянуть эту чашечку на час-другой, я вытащил из кармана салфетку с записанными словами песни и начал по памяти подбирать музыку.

– Петя, что вы здесь пишете, надеюсь вы не собираетесь стать репортёром или это место заразно? – Урсула фон Кардоф, ведущая страничку моды в «Дойче альгемайне цайтунг», улыбалась мне своей дежурной улыбкой.

– Добрый день, Урсула, – я вежливо улыбнулся своей давнишней знакомой и сдвинул свою писанину на край столика. – Я жду ваших коллег, которые просветят меня о подробностях сегодняшних событий.

– Вы о войне? Я говорила о ней со своей подругой. О! Майн Готт, я вас не представила – она обернулась к стоявшей рядом с ней красивой девушке.

– Мария, позвольте представить, это Пётр Михайлов, он тоже русский эмигрант, а познакомились мы на берлинском радио, у Гиммлера.

Глаза Марии широко раскрылись и в них появился страх.

Мы с Урсулой засмеялись, переглянувшись:

– Нет. Не у того Гиммлера, у его брата Эрнста – главного инженера берлинского радио.

– Ну и знакомые у вас, – золотоглазая девушка фыркнула и бесцеремонно уселась за мой столик.

Урсула странно посмотрела на подругу и присоединилась к нам.

– Петя, а вы поэт – Мария внимательно читала мои записи на салфетке.

– Нет, я ассистент звукорежиссёра на УФА.

– Какой странный у вас слог, – она обворожительно мне улыбнулась, не обратив внимания на мои слова.

– Это так необычно – побледневшие листья окна зарастают прозрачной водой… Это ваше?

– Это не я, это песня. Я услышал её сегодня по радио из России, там ещё было что-то странное про какого-то премьера Путина и пробки в Москве.

Её улыбка завораживала меня.

– Ерунда, – Мария внимательно посмотрела на меня. – Такой песни не может быть в Советской России, вы поймали Харбин и речь наверное шла о премьер-министре императора Пу И.

Перевернув листок, она удивлённо подняла брови:

– Вы и музыку записали? Скажите, Петя, а вы умеете музицировать?

Тут я понял, что для неё я буду всегда только Петей, и наваждение спало с меня.

Петя, Петя-петушок… Золотой гребешок. Кажется, так маман мне пела?

– Да, я немного играю на пианино.