7 дней в июне - Страница 62

– Так вот. То, что являлось вашей целью – это большой аналог этого маленького аппарата, – он показал на микроволновку, – и предназначен для того, чтобы поджарить как эту сосиску, – палец показывает на огрызок сосиски, понемногу скрывающийся в жующем немецком рту, – фюрера, рейхсфюрера, рейхсмаршала и всех, кому не повезет оказаться в радиусе 100 километров от вышеуказанных граждан в момент проведения процедуры.

Глотательные движения прервались. Сосиска осталась торчать изо рта. Вовка тоже во все врубился и немедленно подключился к нашей страшилке:

– К сожалению, у нас еще не произведены испытания изделия в натуре, хотя теоретические изыскания и действующая модель, – жест в сторону микроволновки, – показали весьма неплохие результаты. Поэтому нам нужен был доброволец – и мы тебя нашли.

– Ты кушай, кушай – не стесняйся, чувствуй себя как дома. Если мало – скажи, мы еще приготовим, – под исполненным животного ужаса взглядом допрашиваемого Андрюха извлек очередную порцию сосисок.

Через пару минут после того, как приглашенный боец, брезгливо поглядывая на немца, убрал остатки извергнутой его желудком сосиски, Алекс был готов к предметному разговору. Пригласив в застенок Михалыча, чтоб приглядывал за готовым на все «полуфабрикатом» немецкого производства, мы втроем вышли из помещения – после таких выходок всегда стоит немного развеяться, буквально пять минут, прежде чем начинать говорить серьезно.

– Уважаю. – сказал Вова, пожав наши с Андрюхой лапы. – Монстры.

– А ты как думал? У нас все рано или поздно кололись. Ладно, работу надо работать. А что реально будем с гавриком делать, когда допросим по-полной?

– Как что? Вывозить на «уличную» и побег организовывать, разумеется.

Наше намерение немедленно приступить к допросу Алекса было изменено после того, как прибежавший к нам солдат-срочник сообщил, что настало время прекратить дозволенные речи – в смысле, «кушать подано, идите жрать, пожалуйста». Отказаться от обеда мы были не в силах – после ночной аэрофлотовской курицы дальнейшее наше питание свелось к проглоченной в ходе психологического этюда сосиске, да и то – проглоченной только теми, кто в этюде участвовал. С немцем вызвался посидеть Игорек, сменивший Михалыча, а мы отправились в столовую, где с огромным удовольствием приступили к поглощению борща и гречневой каши с тушенкой. Вова, хитро улыбнувшись и подозрительно осмотревшись по сторонам, достал откуда-то из-за пазухи металлическую флягу, настолько помятую и исцарапанную, что сам факт ее наличия у аккуратиста Вовы нас просто потряс – Вова всегда очень бережно относится к своим вещам, настолько бережно, что может закатить скандал, если кто-то в его авто случайно стряхнет пепел от сигареты мимо открытого окошка. Отвинтив колпачок, прикрепленный цепочкой к горловине, Вова сделал глоток и пустил фляжку по кругу. Когда очередь дошла до меня, я тоже приложился и, занюхивая выпитую водку корочкой хлеба, внимательно посмотрел на армейское чудо, оказавшееся в моих руках. Фляга была металлического цвета – ни кусочка зеленой эмали на ней не осталось. На одной из ставших плоскими поверхностей мне при тщательном изучении, среди вмятин и царапин, удалось обнаружить надпись: «А. В. 22.06.1941». Андрюха, сидевший рядом со мной, недовольно пробурчал:

– Давай, давай. Не задерживай процесс, – и потянулся к фляге.

– Вова, а что это, – спросил я, показывая на надпись, – откуда у тебя этот раритет?

Нетерпеливый Андрюха вырвал флягу у меня из рук и, сделав изрядный глоток, сам в свою очередь начал рассматривать флягу, вызвав законное возмущение со стороны следующего на очереди Михалыча.

– Заметили? – улыбнулся Володя. Это дедовская – он с ней всю войну прошел, от 22 июня и до Праги. Хороший у меня был дед, говорят, был, только умер рано – раны сказались. Я его и не видел никогда – потом уже родился. А флягу мне отец отдал, она у меня в тревожном чемоданчике живет – и в Чечню со мной ездила, и в другие места.

– А где у тебя дед войну начинал?

– Начинал? Да где-то здесь – в 10-й армии. Он мединститут закончил в июне 41-го, и сразу – повестку в зубы, шпалу в петлицы – и в армию, военврачом 3-го ранга. 21-го только в свою дивизию прибыл, а тут сразу началось. Короче, 23-го дед попал в плен, а 24-го – сбежал, да еще как сбежал – захватил немецкий мотоцикл с бабками.

– Бабками?

– Ну этими, рейхсмарками. Они вдвоем с товарищем наехали на гансов, которые в легковушки под охраной мотоциклистов ехали – перебили их, короче, в машину залезли – а там мешки с деньгами. Загрузили мешки в коляску, и к фронту. Вышли к своим, там – туда-сюда, фильтр. А после фильтра деду при таком раскладе дорога была уже не в медицину. Войну он закончил начальником разведки танкового корпуса.

– Интересно, – задумчиво произнес сидевший за нашим столом Старый, – а ведь десятая армия в Белостокском выступе была, а это сейчас – Польша. Насколько я успел прикинуть, перенос-то произошел только по границам бывшего Союза – так что…

– Блин, неужели… – Володя даже побледнел.

– Кто его знает? Пошло-то все совсем не так – изменения такие, что тот, кто выжил, может погибнуть и наоборот. Но шанс есть.

– Надо немца трясти, как грушу – может, он в курсе, что там в выступе творится, – авторитетно заявил Серега, – дед – это святое. Я вон тоже своего не видел – но мой-то под Сталинградом погиб, так что и шанса нету. А тебе, Володь, сам бог велел поискать – так что никаких комплексов по поводу использования служебного положения.